Странная вещь – эти воспоминания. Живут своей жизнью по только им известным законам.
Одни со временем гаснут, навсегда стираясь из памяти. Другие искажаются, меняют свой облик до неузнаваемости. Да так, что у всех очевидцев воспоминания не сойдутся ни в одной детали. А есть и такие, от которых мечтаешь избавиться, но они упорно волнуют душу, воскрешая мрачными образами дела давно минувших дней…

… Старшая группа детского сада. Я уже совсем большая - ведь мне исполнилось 5 лет! А тихий час – он для малышей. Как можно спать днем, когда вокруг столько интересного? Взрослые днем не спят. Вот и наша воспитательница, Светлана Викторовна, уложив нас, ушла куда-то.

В голову что-то прилетает. Это Сережкина подушка, брошенная в меня меткой Витькиной рукой. Сережка тут же рванулся за ней, а заодно схватил мою, чтобы отомстить Витьке, но промахнулся и зарядил ей в Иринку. Та не осталась в стороне, и начался такой кавардак! Летали подушки, верещали девчонки, хохотали мальчишки…

И вдруг безудержное веселье сменилось глухой тишиной: в дверях возникла Светлана Викторовна.

- Что тут происходит ? Я милицию вызвала! - гаркнула она, обводя дебоширов грозным взглядом, который остановился на мне.

Легкое одеяльце взметнулось вверх и распласталось на полу.

- Вставай! – сухо приказала она.

«Почему я? – в ужасе думала я. - Ведь я почти не шумела! Я даже с кровати не вставала и виновата только чуть – чуть. Витька первый начал, а Сережка так вообще бегал. Почему я «вставай»?»

- Я больше не буду! Простите меня! Ну пожалуйста! – молила я, вытягиваясь солдатиком на простыне.
- Вставай! – холодно повторила Светлана Викторовна и направилась к Андрюше. – И ты тоже!

Я послушно поднялась с кровати и замерла в ожидании кары. Андрюшка тоже испуганно встал.

- Что стоите? Не поняли, что ли? Быстро одевайтесь – милиция ждет! – злобно прикрикнула воспитательница, указав рукой на дверь.

Мы обреченно пошли одеваться, от страха путаясь в колготках.

«Как же так? Меня сдадут в милицию? А как же мама? Она придет за мной, а меня нет. И никогда уже не будет, ведь меня отвезут в тюрьму. И тогда мама заплачет. А вдруг рассердится? Но, конечно, маме будет стыдно, что я такая плохая, что пришлось меня сдать в тюрьму.» - тихо всхлипывала я, натягивая валенки и тайком утирая слезы.

Нахлобучив шапки на наши с Андрюшкой преступные головы, Светлана Викторовна подтолкнула нас к выходу: «Спускайтесь, машина ждет. Быстро!».

У дверей и правда стоял автомобиль. Незнакомый сердитый дядька усадил нас на заднее сиденье и завел мотор…

Мы с Андрюшкой молчали – каждый переживал свой кошмар. Я видела, что он тоже вот – вот разревется.

Нас куда-то везли по заснеженным улицам. Я не знала людей, шедших по тротуарам, но знала одно – они там, потому что хорошие. А я не могу быть там, с ними. Я здесь. В этой машине, которая везет меня в тюрьму. Потому что я плохая. Самая плохая из всей нашей группы. И даже из всех - всех людей на земле. Потому что только меня сдали в милицию. И, наверное, никогда из нее не выпустят. Ведь плохих нельзя выпускать. Дома должны жить только хорошие люди. Все плохие – в тюрьме. И когда за мной придет мама, то ей тоже скажут, что меня нельзя отпускать, потому что я самая плохая. И она уйдет. Мама будет жить без меня дома. Ей будет стыдно, что я плохая. И, наверное, она будет плакать… А я навсегда теперь буду жить в тюрьме…

Машина остановилась у большого дома. Сердитый дядька, не говоря ни слова, повел нас по коридорам.

- Что так долго? Вы всех задерживаете! – набросились на него окружившие нас люди. Они быстро скинули с нас с Андрюшкой верхнюю одежду, пригладили волосы, всучили что-то в руки и со словами «Держите крепко, не уроните» втолкнули в другую комнату.
Первое, что я увидела, это много людей. «Сейчас все они будут нас ругать?» - испугалась я и остановилась.

- Идите! Идите!! Да идите же! – настойчиво толкали нас к центру зала.
Я подняла глаза и увидела… невесту. В блестящем платье, белой фате и красивым букетом в руках. Лишь тогда я поняла, что в руках у нас с Андрюшкой тарелочки, на которых лежат кольца. И все ждут, когда Андрюшка своё поднесет жениху, а я своё - невесте.

Как только миссия была выполнена, к нам потеряли интерес: равнодушно одели и на той же машине быстро вернули в садик.

Светланы Викторовны уже не было – ее смена закончилась. Маме о моем преступлении почему-то никто не рассказал. А вечером из разговоров соседок я узнала, что «сегодня дочь председателя выходила замуж, и все было так красиво! В букете были какие-то необыкновенные цветы, а кольца им подносили дети …»

Мама так и не узнала о случившемся - я побоялась ей рассказать. Остался жгучий стыд тех минут, когда я молила о прощении, солдатиком вытянувшись на простыне, когда на глазах у всей группы меня отправляли в тюрьму. Я, конечно, поняла, что никто никуда сдавать и не собирался, но убеждение, что «все люди хорошие, и только я одна плохая» навсегда осталось со мной.

… Вот они какие – воспоминания. Много лет прошло с тех пор, но никак не забывается та злая шутка воспитателя. Стоит допустить малейшую ошибку, сморозить глупость, несмешно пошутить, или принять неверное решение, как тут же накатывает ужас ожидания наказания. Неотвратимого, беспощадного, неизбежного. И кто-то, сидящий глубоко внутри, мрачно напоминает, что все - все люди на земле хорошие, только я одна плохая. А плохие должны быть прилюдно наказаны. Поэтому за мой проступок я непременно окажусь где-то «там»… машина возмездия уже ждет, чтобы отвезти меня туда, куда я совсем не хочу. А «здесь» останутся те, кому за меня будет стыдно. Кто без меня, наверное, будет скучать и плакать…»

Ее звали Жанна. Мы жили в одном подъезде и учились в одной школе, только она на класс ниже. Близкой дружбы не было, так – легкие приятельские отношения.

По какой-то причине дружбы у Жанны не было ни с кем. Одноклассники почему-то ее сторонились. Не обижали, просто не замечали. Пришла, ушла – никто и внимания не обращал. Обычная девчонка, без яркой внешности, дерзкого характера, бурной фантазии и задорной энергии.

Летом родители отправляли нас в пионерские лагеря, которых в округе было в избытке. Некоторые ребята все лето кочевали из смены в смену из одного лагеря в другой. Историй о лагерной жизни потом хватало до следующего лета.
...
Жанна радостно собирала вещи, предвкушая летние приключения. Решалось множество непростых задач: сколько тюбиков зубной пасты брать (ведь ночью придется мазать мальчишек, нужно, чтобы хватило на 21 день!), какой пасты (по неписаным законам мазать жгучими типа «Поморин» и «Жемчуг» было запрещено, котировалась «Лесная», которая к тому же была еще и зеленая!), в чем ходить на дискотеку, не забыть новый галстук (в день прощания он будет исписан пожеланиями и обещаниями вечной дружбы!) и много – много с виду мелких, но очень важных вещей.
….
Вернулась она загоревшая, слегка повзрослевшая и, как водится, с кучей историй, которые ей не терпелось рассказать.

-Знаешь, - начала она, - у нас в отряде была такая противная девчонка! Ну просто ужас какая!
- Почему «ужас»? – заинтересовалась я.
- Да дурочка потому что. Весь отряд над ней ржал. Мы ее Тумбочкой называли.
- Почему?

И дальше последовали истории, героиней которых была злосчастная Тумбочка. Ничего плохого она не делала, но была посмешищем и мишенью для острот всего отряда. Перед зарядкой ей на кедах связывали шнурки, дежурные ради смеха сыпали ей в чай соль. Никто не мазал ее пастой, и не брал с собой на ночные вылазки. Ночью ей в постель выливали воду и утром дружно смеялись, что она описалась…
Мне было жалко эту несчастную Тумбочку, и я спросила:

- Жан, и ты тоже над ней смеялась? Зачем?
- Ой, - отвечала она, - ты бы ее видела! Она такая странная, что по-другому с ней никак! Вообще дурочка

И поведала очередную серию злоключений Тумбочки: как нелепо она нарядилась на дискотеку, как растянулась на виду у всех на линейке... Их было много, этих "как". Казалось, их запас неисчерпаем, но услышать все мне было не суждено: пришла моя очередь отправляться в лагерь. Жанна грустила, провожая меня (я была ее единственной подружкой), и обещала навестить в ближайшие выходные. В этом лагере она не была, но знала, где он находится.

… В круговороте лагерной жизни я совсем забыла и о соседке, и о непутевой Тумбочке. Линейки, дискотеки, костры, Зарница, дежурства… Больше всего желающих было дежурить на воротах. Посетителей на территорию не пускали, и при каждом госте дежурные бежали в нужный отряд, чтобы оповестить счастливчика о визите.

Я никого не ждала, поэтому очень удивилась, когда Сашка – зловредный мальчишка из нашего отряда, которого родители на все лето отправили в турне по лагерям – подбежал ко мне и, корчась от смеха, закричал: «Приехала!!! Она! Ха – ха – ха! Сама!!!»

- Кто приехал? – не поняла я.
- Ой, не могу, - хватаясь за живот хохотал Сашка, - Говорю же – приехала! Она! К тебе!
- Да кто приехал-то?
- Она приехала! Тумбочка!!!!

В те несколько минут, что я шла до ворот, в голове вихрем проносились истории, поведанные Жанной. Но теперь герои в них стремительно менялись местами. Я не могла поверить в так неожиданно открывшийся секрет моей подружки

- Он … тебе сказал? – в голубых глазах Жанны застыл ужас, убив последние сомнения.
- Ты о ком? – сделала я непонимающее лицо. – Что сказал?
- Что … он тебе сказал? – еле слышно спросила она, не сводя с меня испуганных глаз.
- Ничего. – беспечно пожала я плечами. - Просто сказал, что ко мне приехали …

Больше о Тумбочке я никогда не слышала.


Послесловие.

Что я до сих пор не понимаю в этой истории: почему Жанна в своих фантазиях заняла сторону обидчиков? Ей и в голову не пришло, что у Тумбочки мог появиться и защитник. Или хотя бы человек, который ее поддержал. Роль стороннего наблюдателя она тоже на себя не примерила. В ее рассказах не было и капли сочувствия к жертве.
А если бы на месте Тумбочки оказалась не Жанна, а другая девочка? Почему-то я уверена, что Жанна не осталась бы в стороне. Делала бы «как все», чтобы не отстать от массы.

Принято считать, что детство - самая счастливая пора. И, наверное, нет взрослого, который хоть ненадолго не захотел бы стать ребенком. Но как часто мы задумываемся о том, что именно в детстве человек находится в зависимом состоянии - таком, какое не повторяется никогда в жизни? Ведь ребенок зависит от всего: от мировоззрения, настроения и капризов взрослых - родителей, учителей, воспитателей... Всех, кто на правах взрослого дал себе право воспитывать маленького человека. Воспитывать, зачастую не замечая, как ранит нежную детскую душу, взращивая в ребенке комплексы.

...Шли мы как-то по улице - я и бабушка с внучкой, девочкой лет 4-х.
Лето, солнце, птички поют - красота! Ребёнок весело подпрыгивает, песенку мурлычет, и в такт песенке подпрыгивают два огромных банта. И я в такт бантам говорю: "Леночка, умничка, такая красивая девочка!" Леночка поднимает на меня огромные лучистые глаза и улыбается в ответ.
И тут раздался голос бабушки: "Да что в ней красивого - то? Ноги вон какие кривые!"
Я.: - Да никакие они не кривые - хорошие ножки!

Леночка настороженно прислушалась.

Б.: - Ещё какие кривые! Я-то не слепая - всё вижу! Да разве такие ноги у меня в молодости были? Да разве такие ноги у её матери? И в кого такая уродилась?

Леночка перестала мурлыкать песенку, опустила голову и подпрыгивала уже не от радости, а для того, чтобы получше рассмотреть свои ноги, так неожиданно оказавшиеся кривыми и неказистыми...
Я решила замять разговор: "Да и бог с ними - с ногами. Ходят хорошо, прыгают весело - значит, всё замечательно. Зато глаза какие красивые! Да, Леночка? Ты же у нас красавица!"
Но неумолимая бабушка настойчиво заключила: "Да кому они нужны-то? Глаза-то эти? Кто на них посмотрит? Мужчины первым делом смотрят на ноги. Если ноги кривые, то никакие глаза уже не помогут...."

Дальнейший путь мы продолжили молча.

...Всё так же светило солнце, и так же чирикали птицы. Только не было слышно весёлой детской песенки. И больше не подпрыгивали два озорных банта. И "никому не нужные" огромные синие глаза больше не сияли: они старательно рассматривали эти "ещё какие кривые!" ноги, которые теперь почему-то совершенно не слушались: заплетались и спотыкались на каждой кочке, как бы подтверждая слова "любящей" бабушки...