не зал и не палуба

человек четверга

Чт Мар 30, 2023 8:57

А у Дунаева опять Нюру увели.

Сто лет, однако, было на этой неделе.

Цитата:

«Куда ж ты прешься, японский бог!» – сказал ему пьяница, и Сапожников понял, что стал богом, и его узнают в очередях.

Цитата:

А в старших хитрых классах Сапожников уже боксом занимался и набил морду самому хитрому, но сам опять в лидеры не пошел. Так и жил как собака на сене, ни себе, ни другим. Поэтому отношение к нему было сложное.

Цитата:

Многие тогда, после Хиросимы, думали, что все катится в кровавый тупик. – Что делать? – по привычке спросил Сапожников у Дунаева. – Жить, – ответил Дунаев. – Так ведь могут и не дать… – сказала Нюра. – Кто? – Ну эти, которые с бомбой. – Ну-у… – протянул Дунаев, – это все до первой бомбы, которую мы сделаем. – Значит, все одно воевать? – Не обязательно, – сказал Дунаев. – Обыватель сразу умный станет и забастует… Никому ничего не скажет, может, еще больше орать начнет для порядку, а каждый сам по себе, поштучно, саботаж устроит… Жить он хочет, обыватель, негодяй этакий, а? – как бы спросил Дунаев. – Обыватель всегда прогресс тормозил, – сказал Сапожников. – Вот и сейчас пусть тормозит, ежели прогресс не туда заехал, – сказал Дунаев. – Может, это тогда не обыватель вовсе? – Дело не в слове… – Интересно, – сказала Нюра. – Я тоже замечаю. На вывеске «Воды – соки», а зайдешь – одни ханыги.

Цитата:

- /.../ А для прогрессиста слеза – как горчичка к сосиске, а он изображает из себя начальника за человечество. Очень любит он горестные истории. Выслушает прогрессист горестную историю, крупная слеза выкатится у него из очей, скользнет по ланитам и упадет на эти, как их… на перси. – А вы язва, – сказал Сапожников.

Цитата:

«… Я, Приск, сын Приска, на склоне лет хочу поведать о событиях сокрушительных и важных, свидетелем которых я был, чтобы не угасли они в людской памяти, столь легко затемняемой страстями. Сегодня пришел ко мне владелец соседнего поместья и сказал: «Приск, напиши все, что ты мне рассказывал. Оно не идет у меня из ума и сердца. Ходят слухи о новом нашествии савроматов, я буду прятать в тайники самое ценное имущество. Но кто знает, что сегодня ценно, а что нет, когда люди сошли с ума и царства колеблются. Запиши, Приск, все, что ты мне рассказывал, и мы спрячем свиток в амфору, неподвластную времени, и зальем ее воском, выдержанным на солнце. И зароем в землю в неприметном месте, чтобы, когда схлынет нашествие или утвердится новое царство, можно было продать твое повествование новому властителю. Потому что опыт жизни показывает, что…» … Бульдозерист Чоботов собрал осколки глиняного старинного горшка и немного подумал – стоит ли связываться? И так уже план дорожных работ трещал по швам, а до конца квартала оставалось десять дней. Но потом все же заглушил мотор и сказал Мишке Греку, непутевому мужчине, чтобы позвали Аркадия Максимовича. Аркадий Максимович пришел. Чоботов стал есть ставриду, потому что он любил есть ставриду, а Аркадий Максимович начал по-собачьи рыться в развороченной земле и махать своими кисточками, и стало ясно, что дорогу они проложат примерно лет через двадцать, аккурат ко второму кварталу двухтысячного года. А потом Чоботов доел ставриду и увидел, что Аркадий Максимович сидит на земле, держит в руках коричневый рулон и плачет.