не зал и не палуба

странички из альбомов - 3

Вс Окт 12, 2014 0:37

Дисклеймер: моя двенадцатилетняя дочь сказала, что это очень злой пост. Признаю. Злой во всём, кроме стихов.

Я всей душой понимаю желание публики видеть Любовь Поэта, отражённую в стихе. Но я принципиально опустила, листая странички альбомов, две достаточно значимые женские фигуры в биографии Мишеля. Не из скромности и даже не из лености. Мне было интересно посмотреть и показать (раз уж вы проявили интерес) совершенно определённый ракурс: поэта на замену. Эту пунктирную линию я и набросала. Ядовито щурясь и опуская ряд эпитетов, врать не будем.

Что же касается свойственных почти всем поэтам лирических циклов к возлюбленным – там он, разумеется, никого никому не заменял, и это другая тема.

Уточню только одно: как поэт он блестяще расстаётся. Это его конёк и коронка, именно это неотразимо в его лирическом герое.

Почему это стоило упомянуть здесь. Потому, что последний этап альбомной истории будет дуэтным. И достаточно темпераментным. Настолько, что там можно прочесть при желании большую трагическую любовь и даже уловить эротические мотивы.
И будет он о прощании.

Наследующий жизнь поэта наследует и его смерть. Разве не логично. Доброе общество крайне последовательно в своих соображениях.
То, что общество утратило несравненного прозаика и очень способного драматурга, от внимания общества по ряду причин ускользнуло. Впрочем, оно и к лучшему.

А драматургом он был бы блестящим. У него были для этого все необходимые качества и собственное желание. Этот факт и специфика материала позволяют мне представить заключительную часть в жестах и репликах.

Итак, здесь были
Пролог с экспозицией: поэт и общество.
Основная часть: поэт и дама.
Теперь
Финал. Альбом Додо.

В роли поэта – М.Ю. Лермонтов
В роли дамы – Е.П. Ростопчина (Додо)
В роли общества – В.А. Жуковский

Пьеса салонная, постановка любительская
(тексты распространялись в списках и попали в печать много позже).

Мне неизбежно придётся покомментировать курсивом. В костюме могильщика, видимо. Из люка.

Сцена 1. Пустая тетрадь.

Почтеннейшая публика! У нас тут имеет место некоторый диковатый казус: дама сама оказалась поэтом.
Хорошо, всего лишь «салонной поэтессой». Манерность, надлом и прочие признаки истероидности, так часто принимаемые за артистический талант, у дамы имеюлись в избытке. Замужество в возрасте 22 лет не мешало даме иметь многочисленных поклонников и двух внебрачных детей.
Но, видимо, было в ней что-то ещё кроме надломов и порывов.
Александр Сергеевич Пушкин был с ней знаком мимолётно, но её попытки сочинять и печататься как старший собрат по перу одобрял и поощрял.

Жест: 25 апреля 1838 г., после разбора архива А.С. Пушкина, В.А. Жуковский посылает в подарок Додо альбом для стихов, принадлежавший покойному. На первых страницах этого альбома он записывает посвящение к «Ундине», восемь стихотворений в стиле греческой антологической поэзии и переложение стихами отрывка своего письма к С. Л. Пушкину о смерти А. С. Пушкина.

Реплика В.А. Жуковского:

Скрытый текст: Показать Он лежал без движенья, как будто по тяжкой работе Руки свои опустив. Голову тихо склоня, Долго стоял я над ним, один, смотря со вниманьем Мертвому прямо в глаза; были закрыты глаза, Было лицо его мне так знакомо, и было заметно, Что выражалось на нем, — в жизни такого Мы не видали на этом лице. Не горел вдохновенья Пламень на нем; не сиял острый ум; Нет! Но какою-то мыслью, глубокой, высокою мыслью Было объято оно: мнилося мне, что ему В этот миг предстояло как будто какое виденье, Что-то сбывалось над ним, и спросить мне хотелось: что видишь? Скрыть

Аплодируем, господа, не стесняемся. Василий Андреевич предложил нам поиграть античную трагедию. А там, как мы помним «счёт реплик идёт на монологи». Ну, что же… она ответит на поставленный вопрос. Буквально.

Ваш выход, Додо.

Монолог Додо:

Скрытый текст: Показать Черновая книга Пушкина Василию Андреевичу Жуковскому Так проходит земная слава!.. (Девиз Людовика XIV) Смотрю с волнением, с тоскою умиленной На книгу-сироту, на белые листы, Куда усопший наш рукою вдохновенной Сбирался вписывать и песни и мечты; Куда фантазии созревшей, в полной силе, Созданья дивные он собирать хотел... И где, доставшийся безвременно могиле,- Он начертать ни слова не успел!.. Смотрю и думаю: судьбою легконравной Какой удел благой, возвышенный и славный Страницам сим пустым назначен прежде был! Как много творческих высоких помышлений, Как много светлых дум, бесценных откровений Он им поверил бы... И гроб все истребил!! Приняв наследие утраченного друга, Свидетель горестный предсмертного недуга, Другой, восторженный, мечтательный поэт Болезненно взирал на сей немой завет, И сердце в нем стеснялось от испуга... "Давно ли,- думал он,- давно ли предо мной Он, в полном цвете лет, здоровый, молодой, Мечтал о будущем, загадывал, трудился?.. И вот он навсегда от глаз моих сокрылся!.. Нет! Полно вдаль смотреть!.. Не под моим пером Ты, книга, оживешь духовным бытием!.." И мне, и мне сей дар! Мне, слабой, недостойной, Мой сердца духовник пришел ее вручить, Мне песнью робкою, неопытной, нестройной Стих чудный Пушкина велел он заменить!.. Но не исполнить мне такого назначенья, Но не достигнуть мне желанной вышины! Не все источники живого песнопенья, Не все предметы мне доступны и даны: Я женщина!.. Во мне и мысль и вдохновенье Смиренной скромностью быть скованы должны! Скрыть

Смиренно склонив голову и сложив ручки, Додо с достоинством удаляется за кулисы.

Не знаю, как вам, почтеннейшая публика, а мне понравилось. Античная драма отвергнута за ветхостью. Зато романтическая драма позволяет не только навтыкать в строку пачки восклицаний, но действительно поговорить о чувствах. И сказать нечто примечательное. Например, предположить, что господин Жуковский испугался. И передал тетрадь другому. Мало того, что неопытному автору, так (на минуточку!) ещё и женщине! «Благодарю вас, нет», - как говаривал другой герой при других обстоятельствах.
Браво, Додо. Вот от всей души – браво.

Сцена 2. Пустой альбом.

Почтеннейшая публика! Вы, вероятно, помните, что на роль продолжателя дела Пушкина у нас тут прочили молодого человека по фамилии Лермонтов. Он, правда, нигде не давал на то своего письменного согласия. Устного, впрочем, тоже. Так ведь между нами, напрямую согласия-то у него никто и не спрашивал.
И к общему огорчению мы должны сообщить, что и на сцену к нам он выходить тоже отказался. Категорически.
Велел нам дать вводную, и раздать вам листочки с текстом, чтоб вы сами читали.
Мы даже и уламывать не стали, зная его крепкую руку и непростой характер.
А закрыть балаганчик и поговорить по-людски мы вот прямо сейчас не можем, у нас ещё большой трагический женский монолог впереди.
Так что давайте уж сами. Постарайтесь нас понять.

Вводная: Лермонтов и Ростопчина знали о существовании друг друга, имели общих знакомых и были представлены ещё с 1830 года. Более близкое личное знакомство состоялось гораздо позже, вероятно, всё там же, в салоне Карамзиной. Его последний визит в Петербург, в 1841 году, продлился около месяца и в это время они виделись часто.

В.А Жуковский в роли общества активно работает в зоне молчания.
Жуковский пытался хлопотать за него со своей стороны, чтоб простили и вернули в столицу. Но общество было бессильно. Отставка не рекомендована, отпуск окончен, поручику Лермонтову надо снова ехать на Кавказ.

Она сочинила ему стихи «На отъезд», которые я приводить не буду, потому что Додо в роли наставительной старшей сестрёнки на мой вкус скучна и неубедительна.

Ответным его жестом был подарок – альбом с вписанным на первой странице стихотворением.

Текст:

Я верю: под одной звездою
Мы с вами были рождены;
Мы шли дорогою одною,
Нас обманули те же сны.
Но что ж! — от цели благородной
Оторван бурею страстей,
Я позабыл в борьбе бесплодной
Преданья юности моей.
Предвидя вечную разлуку,
Боюсь я сердцу волю дать;
Боюсь предательскому звуку
Мечту напрасную вверять...

Так две волны несутся дружно
Случайной, вольною четой
В пустыне моря голубой:
Их гонит вместе ветер южный;
Но их разрознит где-нибудь
Утеса каменная грудь...
И, полны холодом привычным,
Они несут брегам различным,
Без сожаленья и любви,
Свой ропот сладостный и томный,
Свой бурный шум, свой блеск заемный,
И ласки вечные свои.

Подержите паузу, сколько держится. Послушайте. Волны о набережную. Петербург – холодный город.
Можно перечитать.
Можно зафиксировать для себя, как оно отзывается вам и как вы его поняли. Я помолчу. Я люблю молчать с его текстами.

И продолжу.

Летом в Петербург пришло известие о его смерти. Подаренный им альбом так и остался пустым. Но некоторое время спустя она написала стихотворение…

Ваш выход, Додо.
(приготовьтесь, будет длинно, число восклицательных знаков подряд достигает трёх, экзальтация героини предельна, тем не менее, её стоит выслушать: это старый но интересный театр)

Скрытый текст: Показать Пустой альбом Посвящается С. Н. Карамзиной ...С собой В могилу он унес летучий рой Еще незрелых, темных вдохновений, Обманутых надежд и горьких сожалений. (М. Ю. Лермонтов) Среди листов, и белых и порожних, Дареного, заветного альбома Есть лист один - один лишь носит он Следы пера, слова и начертанья Знакомой мне и дружеской руки... И дорог мне сей лист красноречивый, И памятен и свят его залог, Его язык!!! Но где ж, но где ж она, Та юная, та мощная рука, Что лишь едва за полгода назад Дарила мне с пожатьем задушевным Пустой альбом... что начертала в нем Прощанья песнь, слитую воедино С приветной песнию души поэта Душе-сестре при первой встрече их?.. * * * Увы!.. Увы!.. Та жаркая рука,- Она в гробу!.. она навек остыла Там, далеко, под небом беспощадным, Где столько их увяло и легло, Блестящих юношей, умов высоких, Поэтов, на молву не посягнувших, Неведомых, знакомых лишь немногим!.. Увы!.. Увы!.. Та юная душа,- Она с землей рассталась против воли, Она оторвана в пылу страстей, Во всем ее цветущем вдохновеньи, От жизни, милой ей, от томных песней, И от друзей, к кому всегда, везде Влекло ее желанье и стремленье!.. * * * Да! Он погиб,- поэт-надежа наш, Единый луч на небосклоне русском, Единая отрадная заря Меж редкими, закатными звездами, Меж тех светил, что на конец пути Сияют нам в просонье утомленном, Едва горя и скупо грея нас Поэзии огнем животворящим... Да! Он погиб, и кто нам заменит, Кто нам отдаст его из современных, Из сверстников?.. В чьих песнях мы найдем Отваги жар, и мысли сильной блеск, И вопль болезненный, звучащий глухо Под праздничным, восторженным напевом. Как тайный стон измученного сердца. Как вечная невольная молитва, След детских лет, священный отголосок Другой мольбы, всечасно вопиющей То над его сиротской колыбелью, То над его воинским изголовьем... Ax! тa мольба, она еще теперь Над раннею и дальнею могилой Немолчные поминки совершает!.. * * * О жаль Его!!. О! трижды жаль Его,- Как юношу, как друга, как поэта!!! Как юношу: он мало, скоро жил, И не насытился дарами жизни; И все рвался вперед, все ждал, искал, Все спрашивал загадки вечной слова О счастии земном, о цели сердца, Столь полного восторга и огня, Но не ему загадка объяснится... И может быть, в последний смертный час Смущенный дух, взволнованная грудь Снедающим горели любопытством?.. * * * Как друга жаль Его!!. Он нас любил Ребячески, невольно, без расчета, Влекомый к нам сочувствием глубоким, Доверием прямым и простодушным. Среди толпы, на балах и в гостиных, Он понимал отрады просвещенья, Столичный шум; и чары красоты... Вниманием прелестных женских глаз, Улыбкою блестящих фей довольный И славою младою упоен,- Он свет любил - и сознавался в том, Но лишь для нас, лишь в тесном круге нашем Самим собой, веселым, остроумным, Мечтательным и искренним он был. Лишь нам одним он речью, чувства полной, Передавал всю бешеную повесть Младых годов, ряд пестрых приключений Бывалых дней и зреющие думы Текущия поры... Но лишь меж нас,- На ужинах заветных, при заре (В приюте том, где лишь немногим рад Разборчиво-приветливый хозяин),- Он отдыхал в беседе не притворной, Он находил свободу и простор, И кров как будто свой, и быт семейный... О! живо помню я тот грустный вечер, Когда его мы вместе провожали, Когда ему желали дружно мы Счастливый путь, счастливейший возврат: Как он тогда предчувствием невольным Нас испугал! Как нехотя, как скорбно Прощался он!.. Как верно сердце в нем Недоброе, тоскуя, предвещало! * * * И жаль Его, как соловья весною, Когда стрелок нещадною рукою Певца любви рассеянно сразит!.. Как путнику жаль песни недопетой, Подслушанной украдкой под окном Красавицы!.. Как в детские года Нам было жаль вечернего рассказа, Неоконченного нам неумолимой, Полсонной нянею!.. Как жаль бывает В семнадцать лет дрожащей внучке Евы, Когда из рук ее поспешно вырвет Мать строгая письмо с признаньем робким Поклонника, неведомого ей!.. Так жаль Его!- так жаль его творений, Неполных, прерванных, его мечты, Погасшей с ним, и дум и снов его, Не вылитых в могущественный стих, Иль в сладкозвучный гимн, в живое слово Правдивого на век негодованья!.. Он не успел для юного чела Собрать, доплесть, скрепить венец лавровый,- И сей венец... Увы!.. полуготовый Упал на гроб!!. О! жаль, о! жаль певца. Скрыть

Спасибо, Додо. Это было хорошо сделано. Тёплый плед и горячий шоколад ждут вас в гримуборной.

Дайте занавес.

Девять лет спустя в салоне Евдокии Петровны Ростопчиной начинающий драматург Островский будет читать свою первую пьесу.
Спасибо, Евдокия Петровна.

Комментарии принимаются. Разбор любопытных моментов в тексте «Пустого альбома» – по запросу.