не зал и не палуба

общество защиты живых героев

Вс Окт 26, 2014 18:03

Говорила мне в детстве бабушка: не ходил бы ты, внучек, в герои, там голодно, холодно и ради Христа не подают. (с) МохМух

Та же мысль, но более развёрнуто:
Здесь

Цитата:

Мы всегда любили слово character, англоязычный герой — лишь буква в тексте, русский же узус повелительно тычет персонажа в спину: ступайте геройствовать, оправдайте высокое звание, сейчас орды озверевших школьников под началом тиранов-литературоведов выволокут вас на суд и разделают, как не снилось Джеку-Потрошителю. Разумеется, герою хочется в предисловие и сочинение не больше, чем вам к зубному врачу. Ещё меньше ему хочется, поверьте, в стылый и бесприютный мир авторского замысла, куда герою, сиротке, даже коробок спичек с собой не всегда дадут — слышите вой и треск?.. это хлопает на ветру ткань повествования, обнажая основную идею, а пальтишко у героя худое, у героя всегда худое пальтишко, даже если он в соболях. Попробовали бы вы сами жить то, что написал для вас тот, кто, если верить предпоследним научным данным, умер — но пишет, пишет, собака, даже с того света, только теперь наследство его, вас, почитают своим владением ещё и сонмы читателей, полноправных соавторов, которым нет окорота. За вас додумают всё, что вы промолчали, вас настигнут с фонариком в любом углу, где вы надеялись тихонечко посидеть с... впрочем, разбейте или разлюбите ту чашку с цветком на донышке, вы более себе не принадлежите. Всё, что вы, забывшись, размякнув, подвыпив, недоспав, повинуясь минутному порыву или синдрому попутчика, рассказали о себе автору, может быть и будет использовано против вас. Дело в том, что для них их любовь к вам — ничем не ограниченное право. И горе тому, кого полюбят.

Сказано настолько блестяще, что как-то неловко после этого складывать буквы.

Уточню всё же, стараясь не повышать голоса, что речь ведь идёт не о защите героя от автора, но – о защите его от общего мнения.

…

Особенность Г.А.Печорина как центрального персонажа романа состоит в том, что он в защите не нуждается.

Можно просто созерцать картину его встречи с очередным общим мнением. И картина эта не может не впечатлять своей незатейливой двусмысленностью.

Дело в том, что его неизменно объявляют вовсе не героем и всячески снижают его статус и (внимание!!!) одновременно с этим повышают требования к нему.
Строго синхронно.

Строго одновременно ему задают два вопроса: «да кто ты вообще такой – почему ты не сделал нам красиво».

Строго одновременно его объявляют безответственным типом и призывают к ответу за все разваленные часовни.

Строго одновременно его признают излишне самовлюблённым и лезут рыться в его журнале.

Потом удивляются несколько, почему у него такое странное выражение лица.

Озадачиваются.

Требуют разъяснений.

Получают между глаз вопрос: Зачем?

И с удивлением обнаруживают себя – в одиночестве. Со своим общим мнением в руках.

Быть самому себе толпой – крайне неприятное состояние. Презрительно ухмыляться и стыдливо хихикать одновременно получается плохо.

А на лице Григория Александровича написана скука.

Остаётся лишь признать его скучным типом и ретироваться задом, прикрывая своё общее место общим суждением.

Он некоторое время смотрит вслед единственному носителю единственно верного общего мнения взглядом энтомолога на каникулах.

Потом разворачивается к своей компании, вежливо ожидающей за спиной, и говорит:

- Ну, что у нас на сегодня, ребята? Дуэль, пари, погоня или исповедь?

И так вот почти уже двести лет.