не зал и не палуба

Герой нашего времени. Экранизации. Послесловие.

Вт Авг 18, 2015 23:08

Это были не параллели, лобачевский. Это были - мередианы. И я не особенно умная, я просто хорошо знаю эту своеобразную геометрию на шаре.

Служили два товарища или Счастье – это когда…


Михаил Юрьевич Лермонтов был реалист.
Впрочем, он во всём дальнейшем ни при чём. Скажем так: можно пренебречь.

Станислав Юрьевич Ростоцкий был реалист.
Посмотрите его фильмы – вполне «реалистическое» кино. В том смысле, что без фантастики. А тем, сколько в них поэзии, можно ведь пренебречь.
Я не знаю больших поэтов, чем реалисты и больших реалистов, чем поэты. Но этим тоже можно пренебречь.
Он хотел быть режиссёром. Ему сказали (кажется, Трауберг): надо много читать, много смотреть фильмов, картин, слушать хорошей музыки, чтобы стать режиссёром.
Ещё ему наверняка сказали: надо жить с открытыми глазами и ушами, видеть, слышать, чувствовать и проживать жизнь. Что персонально ему это говорили, я не встречала в источниках. Но так говорили всем людям его поколения, которые хотели что-то делать. Не «сначала поживи и наберись», а просто: надо жить свою жизнь. Не «жить, чтобы работать» и не «работать чтобы жить», а просто: у тебя есть жизнь, а в ней есть твоя работа, как одна из частей этой жизни. Это сложно натянуть на голову, я знаю. Но их вот так воспитывали тогда. Не всех, но многих.
А потом началась война. Он там был. Воевал. В кавалерийской части, кстати. Он всегда любил лошадей. Где-то под конец войны его переехало танком. Так, что пришлось по частям собирать. Его собрали, и он продолжал жить дальше и хотеть стать режиссёром. И стал им.
Те, кого учили так, как его, отличаются твёрдостью руки и техничностью работы. Умелостью. Основательностью подхода.
Потому невозможно сказать, решал ли он задачу по экранизации Лермонтова, как кем-то поставленную или это было его личной потребностью – снять кино по любимому автору.
Но как раз этим можно пренебречь.

Потому что он в любом случае решал задачу добросовестно и умело.
Когда у тебя проработан материал, когда есть хорошая идея, как его воплотить, а и тебе вдруг этого сделать не дают – это в любом случае неприятно. Мягко говоря.
… идеи - создания органические, сказал кто-то: их рождение дает уже им форму, и эта форма есть действие…
Если тебе возможность действия внезапно обрезать… будет больно, скажем так. Не так сильно, как если тебя переедут танком, но чувствительно.
Станислав Юрьевич Ростоцкий был реалист.
Вместо того, чтобы впадать в хандру, биться за идею, обивать пороги или обижаться на судьбу, он сказал, вероятно, что-то вроде «нет, так нет» или «поживём-увидим», или «доживём до понедельника».
И пошёл жить дальше. Не досняв своё кино по Лермонтову.
(Так, между прочим: тому тоже много чего доделать не удалось.)
…и эта форма есть действие…
Ростоцкий нашёл себе сценарий для следующей работы. Или тот нашёл его.
Это был неказистый с виду дебютный сценарий, написанный вчерашним школьным учителем. Про школу. Про тех современных ему школьников, что так и не увидели «Княжну Мери» и «Фаталиста». Про их учителей.

Друг Ростоцкого, артист Тихонов, в это время отлёживался дома на диване. Переживая для себя тот факт, что Болконского ему сыграть удалось, и его даже похвалили, но как-то так похвалили… что было понятно, что всё равно он не Стриженов. Не важно, что он Стриженовым быть не собирался. Судят-то – вот так. Он отстрелялся до железки, вытащил своего князя буквально на зубах, поминутно доказывая режиссёру, что может. А в результате – сдержанные похвалы, немножко свысока и сквозь зубы. Дескать, молодец, ложись, пятёрка. Скажи ещё спасибо, что живой. Это ж такая честь – принять участие в таком великом деле. Лежи теперь и гордись в подушку до старости.
И тогда к нему пришёл Ростоцкий. Со сценарием «Доживём до понедельника». И предложил роль учителя Мельникова. Совершенно банальную и не интересную.
А когда Тихонов вяло попытался отказаться, сказав, что мол куда мне с горних пастбищ великого Толстого к таким вот жалким кормам спускаться, Ростоцкий прибег к шантажу.
Сказал: Слава, если ты мне друг, ты это сыграешь.
Есть несколько версий последующей оценки Тихоновым этого шантажа. От «он вернул мне веру в себя» до «он меня спас». Потому что, знаете ли, многим можно пренебречь и много после чего можно собрать себя по частям. Но люди вообще-то не железные. И лежание на диване иногда заканчивается очень плачевно.
Тихонов встал с дивана и сыграл Мельникова. Где-то в те времена примерно из школьной программы исключили роман «Обломов». Роман про того, кто лежал на диване.

Оттепель заканчивалась. Фильм «Доживём до понедельника» не хотели выпускать на экраны. Сомневались в том, что народу такое кино нужно.
Станислав Ростоцкий устроил закрытый показ для учителей средних школ. Или ему устроили: «было решено показать участникам съезда учителей». Что-то мне шепчет, что не само оно решено-то было.

Вот следующий момент очень сложно пояснить. Откуда я его знаю.
Ростоцкий не был до конца уверен, что учителя поймут его правильно. Потому что в фильме много чего было разного. И про то, что «сеем разумное, доброе, вечное, а вырастает почему-то белена и чертополох», там тоже было.
Ему не надо было – создать общественную поддержку для своего фильма, чтобы переубедить чиновников. Ему действительно надо было…. поговорить. По честному, по гамбургскому счёту проверить – то ли кино он сделал, которое здесь и сейчас людям нужно. Для себя проверить: понятно ли? Нужно ли? Про то ли?
Откуда я знаю, что это было так? Я знаю принцип мышления его лично и ему подобных. Этого достаточно. Остальным можно пренебречь.

Учителя по окончании сеанса аплодировали стоя.
Фильм выпустили на экраны.
Так вся страна узнала, что зеркало в парту не ложат, а кладут. И что «счастье – это когда тебя понимают».

И остались где-то не прозвучавшие с экрана фразы из не снятой экранизации:
…я его понял, и он за это меня не любит…
…не останется никого, кто понял бы меня совершенно…
…мы всегда охотнее извиняем то, что понимаем…

Ложить - не правильно, правильно – класть.
А счастье, Станислав Юрьевич – это не «когда». «Когда» - это в прошлую пятницу. Счастье – это «что».

Возможно, это то, что остаётся от одних, когда от других остаётся только чёрточка между датами.
Впрочем, тоже не очевидно. Остаётся то, что сделано. И даже не сделанное, а только задуманное – всё равно остаётся.
Ещё остаётся легенда. Легенда – это ведь не что-то красивое, но недостоверное. Легенда – это всего лишь «то, что должно быть рассказано».
Как легенда к карте. Той карте, где параллели и мередианы смыслов. И самые разные маршруты жизней. С неслучайными точками рандеву.

Это не враньё, не небылица…
Впрочем, про Генку Шестопала – это уже другая история.