Про память...

Читала "Стрелу Удачи"... Ка же мало мы помним... Мне повезло! Дед всё сохранил, успел рассказать, так что сыну передаём... В этом году даже с докладом по генеалогии семьи на районной конференции первое место занял...
А я всё думаю - нужно об этом рассказывать именно детям, чтобы не путали Вторую мировую с Отечественной 1812 года...

Вот кусочек из книги деда... Про то, как их выселяли с хутора на Ладоге...
"В эту полусонную игру стал вдруг вторгаться голос матери, он мне спросонья показался голосом чайки-лаклы, зовущим меня и братьев:
- Вставайте, дети. Вставайте! Беда пришла, одевайтесь...
В комнате было довольно темно, хотя уже проступала через восточное окно розоватая полоска света со стороны моря.Обычно этот свет меня будил утрами, вселял уверенность и бодрость, каждый раз предвещая новый деятельный и счастливый мальчишеский день. Но сегодня он показался мне беспомощным и тусклым. В приоткрытую дверь я увидел желтый свет и услышал странно звучащий голос отца - никогда прежде его голос т а к не звучал. Отец, он пытался говорить спокойно, но я чувствовал, что не было совсем на душе у него никакого спокойствия:
- Покажите разрешение, кем оно подписано? Почему мы должны отдать паспорта? Вы не имеете права лишать нас гражданства.
... А мама металась из угла в угол, выбирала наши пальтишки, варежки, что-то еще,укладывала все в мешки, затем почему-то вытряхивала вещи на пол и снова укладывала. Мне никогда до этого не приходилось видеть мать такой резкой, бестолковой - она словно ослепла, действовала наугад.
- Дети, ваши ботинки в этом полосатом мешке. Эти свитера наденете сейчас.
Умывайтесь, пейте кофе. Скорее, скорее!.. - повторяла мать, и улетучились куда-то остатки моего сна.
Я выскочил в желтый свет большой горницы, где как на киноэкране двигались люди и их тени. У окна - и откуда он взялся? - стоял серый солдат с винтовкой. Мой пистолет как-то самостоятельно прицелился ему в грудь, и тут же огромная тень метнулась в мою сторону. Пахнуло тошнотворным запахом махорки, и моя рука словно попала в барабан молотилки: пистолет тяжело стукнулся о пол. Качнулся свет нашей большой лампы, что-то липкое охватило мне горло и подбородок, и я уже издалека, как из другого мира, услышал до высоты взлетевший голос матери:
- Отпусти, дурак, ребенка, испугался! Собака - игрушки боишься!
То липкое и противное, что давило мое горло, наконец, отпустило меня. Сквозь слезы, застлавшие мне глаза, я не сразу узнал нашего деревенского гармониста Арво Урбанена. Обычно веселое и красивое лицо этого рослого парня было сейчас злым и бледным. Неужели он не узнал меня? Он бывал у нас иногда по воскресеньям, очень нежно играл на нашей гармошке печальные финские песни... В наших местах он появился как-то незаметно. Тогда я не знал, что капиталистические страны были охвачены кризисом и что в поисках работы в Советский Союз приехало много канадских финнов, а из соседней Финляндии перебежало в Союз много неустроенной молодежи - многие из них нашли затем «социалистический рай» в сталинских тюрьмах и трудовых лагерях Сибири и Урала...
Я разглядывал сидящих за нашим столом незнакомых людей. Одного из них, пожилого, я видел раньше, он с землемером приезжал к нам, пил у нас чай. Поздравив присутствующих с добрым утром, я стал искать свои валенки. Сидящие, сделав вид, что меня не заметили, неловко отводили глаза.
Из спальни вышли Суло и Вяйне: совсем еще малыши, они не понимали, что происходит, и таращили глаза на незваных гостей, переминаясь на тонких голых ножках. Вяйне поднял уроненный мной пистолет и, поднимая его двумя руками, стал прицеливаться в сидящих за столом. Это развеселило пришельцев. А отец уже более спокойным голосом объяснял нам, что происходит.
- Сыны мои, помогите маме собрать одежду. Все теплые шубы нужно надеть на себя. Нас повезут на Север - строить город Хибиногорск. Есть такое решение Совета народных комиссаров... - Он горько усмехнулся. - Только вот почему-то забыли нам об этом сообщить заранее... Вот приехали добрые люди нас провожать - целый обоз пустых саней пригнали. Так что не волнуйтесь - мы все вместе. Брата Эйно прихватим в Ленинграде. Руки у нас крепкие, все мы молоды. Будем живы - построим город Хибиногорск. А там видно будет, что к чему.
- А Яшку запряжем? - вставил я свой вопрос, но отец не успел сам на него ответить.
- Был Яшка ваш, а теперь будет наш! - весело перебил гармонист, все засмеялись, но тут же, словно поперхнувшись, закашлялись и замолчали.
Мама тем временем принесла кусок сала величиной с Библию и серый круглый хлеб. Достала из стенного шкафа корзину со стаканами и кружками:
- Кофе на плите, пейте на здоровье.
Незваные гости кофе пить не стали, а вынули две прозрачные бутылки со спиртом.
- Можно, дорогие хуторяне, мы выпьем за ваше здоровье, - это говорил старший из нежданных пришельцев. - Простите нас, так получается... - он сделал неопределенный жест. - Мы сами ничего не знали, как не знаем, что с нами будет завтра, простите...
И незваные гости со смаком опрокинули в себя спирт... Мама кинула на стол большой хлебный нож и сказала:
- А я знаю, что с вами будет. Сожрете наше добро - и за нами подадитесь! В Канаде вас быстро раскусили, из Суоми вы тоже едва ноги унесли, вот приехали в Россию - и коммуны развалили. Что, думаете, Ленинград прокормите с наших каменистых лоскутов? Не надейтесь. Вилле, - обратилась она к отцу, - упакуй швейную машину, а я пойду скотину еще хоть раз напою. Господи, подохнет же она без меня...
С этими словами мама вышла из горницы. В ней повисло оглушительное молчание. Гармонист Арво попытался нас развеселить финской полькой, но старший из незваных прервал его, и уложил гармошку в футляр. И тут мы от него услышали... Оказалось, что и швейная машинка, и гармонь относятся к недвижимому имуществу и потому подлежат конфискации - изъятию, как наши дом, рига, сараи, сено, сельскохозяйственные машины и прочее, прочее...
Отец, выслушав все это, заявил твердо, что спорить он не собирается, но не признает грабеж в такой степени - и уверенно упаковал машинку и гармонь, чтобы взять с собой. Сильным взмахом ножа он отсек упаковочную веревку, со вздохом расслабил руку и, подавая мне нож, приказал собрать в берестяной кузов рубанок, стамески, центровку, топор средний, ножовку с тремя лезвиями:
- Шевелись, я проверю!
Под тяжелыми, исподлобья, взглядами новых охозяевп-самозванцев мы, меньшие мальчики, беспрепятственно выскакивали во двор по своим делам и поручениям отца. Но когда выходил Хейкки, за ним следовал и один из незваных, коренастый, длиннорукий, державшийся за кобуру пистолета.
Хейкки попросил отпустить его на часок - он на лыжах слетает в деревню Гавань проститься с Лизой, иначе нельзя - непорядочно. Кроме того, торопливо объяснял брат, он обещал именно сегодня, в воскресенье, навестить ее.
Мне стало горько от слов Хейкки: зачем он, крепкий мужик, показывает слезы этому таракану? Но сказать брату я ничего не смог: сдавило горло.
- Отольются вам свинцовыми и кровавыми слезами наши слезы, - ни на кого не глядя, причитала мать.
- Мы же все вместе, - успокаивал ее отец. - Не в первый раз начнем с кола и первого венца. Ребята на подходе, не пропадем."